Владимир Першанин - Танкист-штрафник [с иллюстрациями]
Рядом, в окопе, я подобрал противотанковое ружье на сошках с магазином, расположенным позади рукоятки. Хотел забрать его с собой в танк, но лейтенант посоветовал:
— Поищи лучше автоматы и консервы. А эту мандулину отдай пехоте. У тебя же пушка. А вообще, ты молодец! Немецкую «пятидесятку» разломил точно. И расчет почти весь накрылся.
Надо было ответить: «Служу трудовому народу!» Командир объявил мне благодарность за умелые действия в бою. Но я, растерявшись, ответил:
— Спасибо, Роман Васильевич! Наводчик у меня хороший, — похвалился я. — Костя Осокин. И вообще… учимся воевать. Мы и вторую пушку разделали. Гусеницами ее смяли.
Князьков засмеялся и пошел к своему танку. Потом мы догоняли отставшую немецкую колонну. Сопровождавший их Т-4 успел подбить «тридцатьчетверку», но его засыпали снарядами, и он загорелся. Я обогнал Князькова. Четыре разнокалиберных грузовика уходили на скорости, но по забитой обломками дороге, где было трудно разогнаться. Я приказал Грошеву остановиться. Стрелял осколочным, целясь в мотор головного грузовика. Попал со второго выстрела. Двигатель разлетелся на куски, поплыл дым вместе с языками огня дизельного топлива.
Из кузова выскочили не меньше двух десятков немцев. Вот куда надо было целиться! Половину бы точно уложил. Врезал снаряд в разбегающихся солдат, но выстрел пропал вхолостую. Слишком быстро убегали по истоптанному снегу те, кто гнал нас от границы.
— Бей во второй, Лешка! — кричал Костя Осокин.
В следующий грузовик я попал с первого выстрела. Прямо в кузов. Из дыры в кузове, через порванный брезент в заднем борту, вылезали раненые, оглушенные. Выпал и повис труп. Но убежало человек десять, не больше.
— Бьем сволочей! — орал я, целясь в третий грузовик, объезжающий по обочине подбитые машины.
И в третий грузовик попал удачно. Он ведь почти полз. Из него уже выскакивали фрицы, когда снаряд взорвался под кузовом, разбросав несколько человек и разметав в стороны кучу деревянных щепок и клочьев брезента. Я был слишком возбужден тремя удачными попаданиями и, торопясь, выпустил пулеметный диск по ползущим и разбегающимся серым фигурам. Кого-то зацепил, но лучше бы ударил еще одним снарядом. Для пулемета расстояние было далековато.
Остальные танки, обгоняя нас, разбивали один за другим грузовики. Снаряды «тридцатьчетверок» разламывали машины на куски. Мы промчались вдоль дороги, кружа и подминая под гусеницами все подряд. Многие немцы убегали по снегу к лесу. Некоторые танки останавливались и вели огонь по темным фигуркам на снегу.
— Вперед! — высунувшись из люка, показывал направление комбат. — Не задерживаться!
Я тоже, развернув башню, стрелял из пулемета. Но танк сильно трясло, и я, сменив очередной диск, прекратил стрельбу. С азартом победителей мы мчались догонять еще какую-то колонну. Многие из нас шли в свою последнюю атаку.
Немецкая пушка, калибра 88 миллиметров в некоторых странах имела в войну простое название: «восемь-восемь». Орудие обладало большой мощностью. В декабре сорок первого это были в основном зенитки, которые пробивали за полтора километра броню толщиной 80 и больше миллиметров. В октябрьских боях нам посчастливилось избежать столкновения с ее десятикилограммовыми снарядами. Делая все усилия остановить наступление Красной Армии под Москвой, немцы бросили довольно большое количество хорошо приспособленных для борьбы с танками КВ и «тридцатьчетверками» этих зениток. Я видел их до 27 декабря только на плакатах. Возможно, раньше и попадались среди разбитой техники смятые длинноствольные зенитки, но под снегом угадать их было трудно.
Когда взорвалась первая «тридцатьчетверка», мы не поняли, в чем причина. Выстрела никто не слышал. Танк просто дернулся, и через секунду-другую грохнул боезапас, отбросив башню шагов на пять. Наша гордость Т-34 горел, как облитая соляркой поленница сухих дров. Спустя минуту два снаряда, выпущенные издалека из двух орудий, подбили КВ. Танки, ведя беспорядочный огонь, усилили ход и шли зигзагами. Но батальон стискивала дорога и глубокий снег по обочинам. Наши быстроходные танки не могли дать полной скорости. За несколько минут вспыхнула еще одна «тридцатьчетверка», а у БТ-5 просто снесло башню. Оба танка горели, пачкая сажей сине-белый декабрьский снег. Из этих двух экипажей успели выбраться лишь три человека. Комбат дал команду рассредоточиться. Первая и вторая рота свернули налево, на боковую дорогу, а наша, третья — направо, под прикрытие сосен и бугра. Стояла тишина, потом раздался взрыв на дороге. Сдетонировали снаряды в горевшем КВ. Трое танкистов (экипаж КВ — пять человек) бежали к нам. А я считал оставшиеся танки нашей роты. Их было шесть, в том числе две легкие «бэтэшки».
Прибежали танкисты. Рассказали, что их накрыли из дальнобойной пушки. Стреляли издалека, но вторую вспышку они видели. Младший лейтенант, командир танка, показал направление. Князьков связался по рации с комбатом, сквозь треск помех, доложил, что услышал от младшего лейтенанта.
— Беги к комбату, — снимая наушники, сказал Князьков младшему лейтенанту. — Он тебя вызывает.
— Через дорогу? — уныло спросил тот, продолжая топтаться на месте. Он опасался пулеметов.
— Дырка от снаряда большая была? — уточнил Князьков.
Младший лейтенант показал на пальцах калибр.
— Ясно. Немцы зенитки в ход пустили. Беги смело. Они не ближе чем в километре от нас.
Младший лейтенант, в валенках и засаленной телогрейке, сдвинул шлем на затылок и побежал через дорогу. Он сильно пригибался, даже один раз упал, но немецких пулеметов поблизости не оказалось. Мы с облегчением проводили глазами нырнувшего в кусты младшего лейтенанта. Сегодня он чудом избежал смерти от снаряда, а если бы немцы пулеметчиков в засаде оставили? Но, видимо, все они поторопились убраться подальше, под защиту своих дальнобойных зениток.
Четыре сгоревших танка за считаные минуты. Мы курили, вполголоса переговариваясь. Грошев, подавленный, измерял уровень масла.
— Гонит сильно, — пробормотал он.
— Долей, — огрызнулся я. — Проверь соединения в маслопроводе и не вздумай в поломки играть. Сам видишь, что творится.
— Вижу, не слепой. Если у них такие пушки сильные, чего на рожон переть? Артподготовка нужна.
— Еропланы, бомбы, — скривил ему рожу Войтик. — Ты же все равно за нашими спинами прячешься.
— У вас броня толще.
— Говорливый у тебя подчиненный, — сказал Князьков. — Пусть машиной занимается, а не языком треплет.
Грошев, недовольно бурча, полез в люк, а мы все глядели на горевшие танки. Они стояли почти правильной цепочкой, метрах в семидесяти друг от друга. На дороге показались две отставшие немецкие упряжки с гаубицами. Видимо, они пытались догнать своих. По ним открыли огонь. Размолотили обе. Несколько крупных лошадей-першеронов неслись по снегу, волоча обрывки упряжи. Но зенитки молчали. Ждали, пока мы вылезем на дорогу. Снова заработала рация. Князьков отвечал: «Есть!» — и что-то уточнял. Потом выбрался из танка, рассеянно глянул на меня и стал объяснять командирам взводов, где находятся немецкие орудия.
— БТ пойдут впереди, — неожиданно закончил он разъяснение предстоящего боя. — От вас шума меньше, двигайтесь на малом газу. Понял, Голик?
Наш взводный кивнул.
— А мы — следом. Идите под прикрытием деревьев. Как увидишь пушки, посылай связного. Сам в драку не лезь.
В эти минуты я понял, что это мой последний бой. Есть у человека предчувствие. Потом я вспомнил, что такое предчувствие испытывал и раньше. Оно не сбылось. Но когда это было? Я подошел к Войтику, который курил, сидя за рычагами.
— Ваня, если что, фамилию, имя знаешь. Красноармейский район Сталинграда. Напишешь в райвоенкомат, а там мой адрес найдут. Я ведь медальон выбросил.
— Брось, Леха, — начал было Иван, но я, отмахнувшись, пошел к своему танку.
Предчувствие сбылось лишь частично. Спустя четверть часа, погиб со всем экипажем мой командир взвода, розовощекий младший лейтенант Голик. Снаряд врезался наискось, куда-то в переднюю часть, вырвал ведущее колесо вместе с гусеницей и подкрылком. Я шел в полусотне метров и хорошо все видел. Обломки железяк еще крутились в воздухе, когда второй снаряд ударил в основание башни, отбросив ее на трансмиссию. Взрыв превратил БТ-7 младшего лейтенанта Голика в месиво горящих обломков. Костя Осокин охнул, а Грошев круто свернул под прикрытие толстой сосны.
Зато я разглядел вспышку выстрела. Метрах в шестистах. Наш танк Князьков оставил за бугром и приказал стрелять в сторону вспышки навесным огнем. Эту науку я в училище не освоил, а в бою мы стреляли прямой наводкой.
— Корректируй огонь. Старайся отвлечь их внимание, — втолковывал Князьков. — А мы ударим с фланга.
«Тридцатьчетверки» ушли. Мы остались втроем. Я навел «сорокапятку» примерно на то место, где видел вспышку, приказал Косте быть наготове и стрелять по моей команде. Сам добежал до вершины бугорка.
